Марат Балаев: “Если проиграю, то только от недостатка мотивации”

Большое интервью с чемпионом ACB Маратом Балаевым (8-0) об олимпийских амбициях, о том, как угодил в тюрьму, о переходе в ММА и реванше с Юсуфом Раисовым (11-1), который младше него почти в два раза.

– Ходили слухи, что ты завершаешь карьеру и не собираешься возвращаться в клетку. Однако, ты в итоге согласился на реванш с Юсуфом Раисовым.

– У меня были мысли заканчивать, но я все-таки хотел провести еще один бой. Меня неправильно поняли. Посмотрел потом комментарии: мол, я соскакиваю, испугался и так далее. Тогда и решил окончательно, что этот бой надо провести. А дальше уже, скорее всего, все. 1 января мне будет 42 года, на таком уровне надо выигрывать, а я знаю, какого это — выигрывать. Это очень тяжело.

– Чем будет отличаться вторая встреча с Раисовым от первой и было ли что-то изменено?

– Изменено все. Будет совсем другой поединок. Юсуф знает, с кем имеет дело, знает сильные стороны. Но я уверен, что сюрпризы будут с обеих сторон. Я часто думаю, как пройдет бой. Но это секретная информация (смеется).

– В вольной борьбе, да вообще в любительских видах спорта, люди часто встречаются друг с другом и бьются. В профессионалах это случается гораздо реже. Повторный бой с Юсуфом — это плюс или минус?

– Для меня, конечно же, минус. У меня нет желания биться с российскими бойцами, тем более с одним и тем же соперником. Все же знают, что если я хорошо подготовлюсь и настроюсь, то я выиграю. А если проиграю, значит, было недостаточно мотивации. Но раз нужно, буду биться.

– Почему в России все и всегда говорят, что драться с соотечественниками не хотят?

– Мы же все между собой общаемся. С Раисовым, с Коковым хорошо общаемся. Но приходится дубасить друг друга. А кто приезжает из-за границы, у них другой менталитет, они делают вид, что сломают нас, уничтожат. Хочется показать им. Но наши ребята всех иностранцев побили, отправили их на свалку — поэтому будем драться между собой.

– У тебя 8 боев, 8 побед. Семь из них — решениями, один сабмишен. Настало время для победы нокаутом, как раз в заключительном поединке?

– Думаю, что да. Работаю над этим моментом, может так и получится!

– Перед первым боем с Раисовым ты сказал, что он еще молодой, чемпионский пояс еще возьмет. А тебе нужно здесь и сейчас. Ситуация в силе или поменялась?

– Конечно, мотивация не та. Тогда у меня не было никакого звания. Всю жизнь пахал и тренировался, но и не чемпион мира, и не олимпийский чемпион. Тогда Паша Витрук мне сказал, что мечта детства она уже рядом — титул. Я понимал, что мне 40 лет, хочешь не хочешь – нужно сделать. Потому что завтра, как говорится — то ли хозяин умрет, то ли ишак сдохнет. Посмотрел на Раисова. Ему 21 год. Куда? Подожди! Но, конечно, и сейчас не собираюсь ничего отдавать просто так. У меня армия болельщиков, дети и куча денежных долгов.

– При каких обстоятельствах ты впервые попал в секцию вольной борьбы?

– Секцией это не назвать. Жил в поселке, тренировались не на профессиональном уровне. Ходил, было интересно. Загорелся сразу: отличался темпераментом, постоянно лез вперед. А потом брат отвел меня в училище Олимпийского резерва. По сути, тогда моя карьера и началась. Там кроме тренировок ничего не существовало.

– О чем ты тогда думал? Олимпийское золото?

– Не меньше! Мы ж парни амбициозные. Я тренировался утром, вечером, оставлял окно открытым, шел на ужин, после чего возвращался в зал через окно и еще качался. От перегрузки аж ночью дергался. После Туркмении приехал в Осетию, начал пахать, а там люди тренируются грамотно и потихоньку. Пришлось перестраиваться: больше сидел и смотрел. Наблюдал за каждым движением, перенимал. Борьба среди юношей — эмоциональная, а вот дальше уже голова нужна.

– Как развивалась твоя карьера?

– Советская школа, в 15 республиках было 15 училищ Олимпийского резерва. Вот среди них устраивали соревнования, там убивали друг друга, полная жесть была. На них я стал первым.

– После той жести, наверное, происходящее в боях тебя уже не удивляет?

– Не-а! Я приходил, а в моем весе 50-60 человек. И все разные. Меня готовили, отправляя на соревнования, где на два года старше меня. И когда привезли уже к своему году, сказали: «Проигрывать уже нельзя». Так и попер. Но в итоге на чемпионат мира не попал…

– Распад СССР?

– Да. В том году я ни одного турнира не проиграл. Но вот случилась такая беда с первенством мира… Иранец, которого я выигрывал, в итоге стал вторым на ЧМ.

– Советская школа — уникальная программа по созданию спортсменов?

– Это была машина по созданию лучших в мире. Когда с гербом СССР человек выходил на любые соревнования, у людей коленки дрожали. Они могли в захолустье находить такие таланты! Тот же Карелин мог с папироской машину чинить, а они его нашли и какой чемпион стал. А сейчас… Вбухивают в футбол миллионы, а толку нет. Потому что нет отбора, какой был раньше. Видимо, нужно еще одну войну, чтобы люди в футболе у нас выигрывали. После Второй мировой был же результат, потому что тогда в головах было: «Надо – значит, сделаем». Сейчас лаком волосы себе накрасили, бегают по полю миллионеры. А тогда — или выиграл, или в Сибирь. В СССР ученые работали, специальные программы, как вывести спортсменов на пик формы: к чемпионату России и к чемпионату мира.

– Ты в себе сохранил принципы и основы советской школы?

– По-другому никак. Она мне помогает.

– Связываешь ли ты распад Союза с тем, что ты не смог выиграть Олимпиаду?

– Конечно. Обломало меня это тогда.

– Когда ты понял, что твоя цель все дальше от тебя?

– Когда три года не ездил на соревнования. У кого были деньги, тот мог себе позволить выступать. Я тренировался ради тренировок. Находил себе мотивации выиграть кого-то на схватках в пятницу. Только на турнирах можно оценить себя. Джорджа Сент-Пьера спрашивали, какое самое главное качество чемпиона? Собраться тогда, когда это нужно. На тренировках можно выиграть много кого, но это не считается. Нужно выигрывать в финале Олимпиады и чемпионатов мира. Остальное — барахло. Именно поэтому, когда я выходил драться с Раисовым, я знал — что здесь будет считаться, потому что это пояс чемпиона мира.

– Говоря про деньги, ты тогда зарабатывал или тебе помогали?

– Жил у тетки. Она мне давала деньги на проезд, кормила, а я тренировался. Поэтому и завязал: нельзя же было вечно сидеть у нее на шее. Со временем посмотрел: кто-то на «бэхах» ездит, кто-то на «меринах». А ты все пашешь… Потом мне сказал один бывший борец, который ударился там во что-то и жил неплохо: «Лучше быть здоровым и богатым, чем больным и бедным». Это он ответил на вопрос о том, почему он не продолжает карьеру. Такие моменты как-то ломают.

 – И дальше ты завязал со спортом. И, собственно, 90-е, «не те люди»…

– Я нигде это не говорил, могу сказать, что было. Все же не просто так. Один ребенок у меня в больнице лежал с отравлением, кричал «Папа помоги», второй должен был родиться. А у меня, по сути, ни копейки. Я же знал, как это исправить… И пошел по этому пути. По-другому я заработать не мог. Пошел красть. Через неделю было уже все: от игрушек и до бриллиантов. Заводил детей в любой магазин, говорил — выбирайте, что хотите. Сам одевался во все итальянское, пачки долларов, заначки с золотом…

 – Как крал?

Я не такой человек, чтобы подойти, ударить по голове и забрать. Я даже не видел тех, у кого крал. Не шел красть позже 11-12, чтобы детей не напугать, потому что они со школы приходят. Бывали моменты, что я даже записочки оставлял (улыбается). Многое было… Уходил через окна, стреляли в меня…

 – Не попадали?

– Не-а.

 – Сколько эта твоя деятельность продолжалась и как поймали?

– Через полтора года, просто на улице спросили документы. А у меня там с собой было кое-что. Так и поймали.

 – Потом — 10 лет тюрьмы.

– Срок добавляли, приписали дезорганизацию. Могли влупить дай боже, но добавили четыре с чем-то. В итоге получилось под десятку, да.

 – За что дали дезорганизацию?

– Человека забивали буквально, на улице, в снегу. Я начал орать на них, мол, что вы делаете, убьете сейчас. Они и на меня поперли. Так бы не тронули меня. Но я же не могу спокойно смотреть на это. В Библии написано — помоги ближнему. Если ты скотина, то можешь отмолчаться и отвернуться, сделать вид, что не слышишь, как он орет. Это не героизм. Даже не касается воровских понятий. Это человеческое, людское, если можешь — помоги.

 – Что было дальше?

– Уронили меня, я встал, снова уронили. Их много было — понимаю, что никак уже. Взял табуретку, замахнулся — сильно не попал, так, вскользь одному по руке прошло. Начал кричать — они от страха разбежались. Больше никого не трогал. За это и дали дезорганизацию, повесили даже первый эпизод этой истории.

 – Тюрьма — ужас и ты выживал там, или 10 лет прошли спокойно?

– Тюрьму бояться не стоит. Ее боятся нехорошие люди. Я весь срок мучился. Приехал, мне сразу сказали — убирай туалеты, помойки. Я говорю, ребята, я в сборной тренировался, у меня дети есть — оставьте в покое. Но там лицом в говно пихнуть обязательно надо. То же самое, что ты вот идешь по вокзалу, к тебе подходят и говорят — иди туалет помой. Ты пойдешь? Ты просто скажешь: «Ты что, охренел?». Вот также и я это воспринимал. За собой я всегда уберу. Меня в изоляторе закрывали, так там вычищено все было.

 – Один часто сидел?

– Однажды изолятор был трижды за 100 дней, два нарушения — СУС (строгие условия содержания – прим. ред.). Кипиш как раз там и произошел. После этого начали по тюрьмам катать — кто-то же должен был быть виноватым. Показательно. Руки вытягиваешь, наручники надевают, с собаками сопровождают. Я даже им сказал, что уже сам себя боюсь (улыбается). Два месяца в одной тюрьме, только освоился, познакомился с людьми – бам! – собирай вещи, поехали в новое место, по катакомбам. Во Владимирском централе три года.

 – Читал много?

– Что попадалось, все читал. Про веру, про историю. Доходил до таких древностей, откуда восточные единоборства пошли, и так далее. Всю моральную подготовку я черпаю оттуда. Кстати, при этом я еще весь срок курил — все 10 лет, строго.

 – С какой мыслью, главным выводом, ты выходил из тюрьмы?

– Если ты крадешь — это образ жизни. Сделал вывод, что это чей-то образ жизни. Вор знает, что рано или поздно его закроют, он должен отсидеть. А ты — тот, который делал дело и его не доделал. Катаешься в чужих санях. Поэтому когда я вышел, я прекрасно понимал, что я профессионал. Может быть, я бы и работал на заводе, но если бы этого хватало. А когда близкий родственник помирает и ему на операцию не хватает — ну какой нафиг завод? Оттуда у меня взялась злость, чтобы таких моментов больше не было. Наштамповал детей — будь добр, их нужно кормить. Брату плохо — помочь ему. Моменты, которые заставили идти в бои. Через них плавно прийти в тренерскую работу, чтобы я больше не остался у разбитого корыта. По ходу пьесы получилось пояс забрать (улыбается). Надеюсь, получится открыть школу, филиалы… Не особо умный я в этих движениях, но кому-то же надо передать то, что я умею и всю жизнь изучал. Это то, что я могу хорошо.

 – Ты вышел в 37 лет. И с базой борьбы пошел в бои, где бьют руками и ногами.

– Очень тяжело, конечно, было привыкнуть к ударам. До сих пор не привык. Правда, человеку это вообще противоестественно. Но этот спорт заточен под тех, у кого есть база вольной борьбы. Плюс это был очень модный вид спорта, где плавали какие-то деньги.

 – Ты дебютировал в 2014 году, и тогда тоже были не очень большие гонорары, на которые особо шиковать не получится.

– А я больше ничего не умею. Было тяжело, но я смотрел, как люди адаптировали борьбу под MMA, и учился.

 – С какого боя получилось обеспечивать себя и близких?

– В ACB пошли какие-то деньги. Надо было брату помочь, у него инсульт был, а я получил 1000 долларов за выход и 1000 долларов за победу. Перевез его, купил лекарства. Очень мотивированным на тот бой выходил. Меня из Санкт-Петербурга везли на машине в Чечню и приговаривали: «Мы что, просто так едем? Едем за победой!». Выходил и разрывал. Все-таки в MMA надо быть голодным.

 – Везли на машине — это из-за истории с паспортом, когда его испортили, в попытках сделать тебя «младше» для соревнований? Сейчас вопрос решен?

– Нет. У меня паспорт Южной Осетии. Бывший президент подписал указ, чтобы мне выдали паспорт. При этом я не выездной — за границу не могу. Только туда, где признали Южную Осетию. Что-то двигается по поводу нашего паспорта, но пока медленно.

 – Все это время тебя поддерживает нынешняя супруга — Надежда. Как это выглядело?

– Она постоянно ездила ко мне в тюрьмы, ее не пускали, а она продолжала ездить и ждать. Когда мне добавили срок, она начала это только чаще делать! Пустили только где-то за год до освобождения. У нее воспитание такое — человечное. Дед-фронтовик заложил.

 – Оказавшись на свободе, через сколько смог найти себя?

– Я вышел, приехали домой, попросил водочки, шашлычку. Походил, погулял. Потом опять покушал. Дал себе ровно месяц на то, чтобы оглядеться. У меня не было возможности терять время. Так и понеслось.

 – Как ты мотивируешь людей — все понятно, а откуда черпаешь мотивацию ты?

– Многие начинают рассказывать, мол, за здоровый образ жизни, показать пример детям и так далее… Да проблемы у людей! Детей кормить, родственникам помогать. Брату нужно сейчас 75 тысяч, чтобы в больницу положили на операцию. Где их взять? Сыновья боксом занимаются, серьезно разогнались — боев моих насмотрелись, штырит их по полной. Младшего на первенство Украины сейчас не допустили — мол, гражданство у него не украинское. Какая разница вообще? Ему 15 лет, а они так обламывают. Так что, проблемы нужно решать. Я волну поймал, ее отпускать нельзя. Другой уже не будет. Поэтому нужно выжимать максимум. У меня было в планах заработать на двухкомнатную квартиру в Питере, чтобы в одной брат жил — я же не брошу его. Плюс еще нужно две «однушки», чтобы сдавать их. Я же никогда в жизни не работал, у меня ни пенсии нет, ни хрена нет. Вот, будет моя пенсия.

 – Что тебе сказали сыновья, когда ты стал чемпионом?

– Старший сказал, что всю жизнь мечтал, чтобы у него отец был чемпионом мира. Я написал, что теперь — чемпион мира по одной из самых жестких версий. Младший писал, что теперь тоже хочет мотивировать людей. Целую эпопею написал. От души.

Источник: ACB